Церетели в Кемерово

Президент Академии художеств России, народный художник СССР, трижды лауреат Государственной премии, скульптор, чьи работы украшают площади и улицы многих городов мира включая такие страны как США, Япония, Великобритания, Франция, Испания, Италия, Церетели давно уже стал не просто мастером – брэндом своего времени. Выставка в КОМИИ объединяет более 140 работ – эмали, бронзовые барельефы, скульптура, живописные полотна, графика. Зураб Церетели, более всего известный как автор гигантских монументов вроде памятника Петру Великому в Москве, предстал тут в ином качестве. Его восприятие цвета – по-южному праздничное, по-детски открытое – заставляет вспомнить работы примитивистов Анри Руссо и Пиросманишвили. А мелкая пластика из серии «Горожане» и бронзовые барельефа с говорящими названиями вроде «Шарманщик» или «Лучший сапожник Тифлиса» напоминают аромат Грузии.

В церемонии открытия выставки принял участие губернатор Кемеровской области, который вручил почетному гостю высшую награду Кузбасс – орден «Ключ дружбы». В тот же день Зураб Константинович пообщался с журналистами, ответив на все вопросы. В частности, он сказал, что с удовольствием ездит по регионам, потому что «тонус повышается. Когда я выезжаю из Москвы на периферию, вижу ваши глаза, вижу заинтересованные лица – у меня прибавляется энергии».

Вопрос, каких женщин он предпочитает, и почему на его холстах так много «страшил», есть даже женский портрет с уничижительным названием «Выдра», мастер с чисто грузинской галантностью ответил: «Женщины нравятся вот такие, как вы. А категория «страшного» в искусстве важна не менее, чем «прекрасное». Уродливого в искусстве не бывает».

Особый разговор зашел об отношении к критике. Мне лично скульптура Петра кажется прекрасной – даже если она и переделана из Колумба, как говорят злые языки (мол, Церетели ваял этот монумент для Америки, к 500-летию великого открытия нового света, но когда американцы отказались от этого памятника – переделал его в Петра). Гигантский Петр – символ новой географии, новой истории, водруженный на специально намытом острове у стрелки Москвы-реки, когда-нибудь, я уверена, станет таким же символом столицы, как Эйфелева башня в Париже. Зураб Церетели согласился: «Москва развивается, согласно генплану в ней все больше появляется новых высотных зданий, и мой Петр, казавшийся таким огромным, сейчас все более становится соразмерен городу… А критика – это реклама. Сначала тут  ругают – потом там заказы появляются, это нормально. Так что критикуйте!».

В завершение этого дня Зураб Церетели дал мастер-класс по живописи для учащихся художественной школы №1 и Кемеровского художественного училища. Впрочем, получить живописные уроки мастера смог любой желающий: для этого было достаточно придти в назначенный час в музей, купить билет, и, запасшись кистями и холстами, приняться за работу.

Церетели сказал: «Подсолнухи буду писать. Хочу подсолнухи!». Но найти эти цветы организаторы не смогли – тут все же Сибирь, а не юг. Церетели огорчался не долго: «А, тогда давай вот эти, хорошо стоят в кувшине!». Кивнул на букет осенних, чуть подвядших гладиолусов в кабинете директора.

Впрочем, на столик в большом зале музея, где проходил мастер-класс, выставили еще и букет пышных роз, и корзину с хризантемами… Дети волновались: каждый стремился занять наиболее выгодное место, а из-за многочисленных перестановок букетов, эти места то и дело «плавали». Но Зураб Константинович обрадовал всех: «Не надо копировать! То есть, кто хочет – может и копировать. Но если хочется пофантазировать – рисуйте свое. Может, вам сегодня хороший сон приснился? Давай, пиши свой сон! Хочешь повторить, как я буду? Давай вместе со мной. А хочешь – пиши вот этого мужчину в пиджаке». Он указывает на своего спутника – вице-президента Академии художеств, искусствоведа Андрея Золотова. Тот добродушно смеется, а я пристраиваюсь рядом и пристаю к Андрею Андреевичу с расспросами:

- Он потом будет оценки ставить, после мастер-класса?

- Нет, ну что вы! Просто пройдет между мольбертами, посмотрит, у кого как получилось…

- Строг?

- Скорее, наоборот: очень щедр на похвалы. Слушая его оценки, я всегда вспоминаю, как мне довелось жюрить в одном балетном конкурсе. Там в составе жюри была Галина Уланова. Когда оценки открыли, оказалось, она всем участникам поставила самые высокие баллы. Вот также ведет себя и Зураб Церетели.

- Это снисходительность?

- Это душевная щедрость. И понимание, что если сейчас у тебя что-то не получилось – это не означает, что не получится никогда.  

Между тем мастер, взяв широкой кистью синюю краску, смело, как ребенок фломастером, ведет на холсте контур кувшина с цветами. Кувшин получается чуть кривобоким, да и стебли гладиолуса – ультрамариновые, как чернила, мало похожи на те, что в вазе. Но Церетели это не смущает. Его, похоже, вообще мало волнует стрельчатая стройность  гладиолоусов. Он видит в них только кудрявую, изысканно-бахромчатую пелену цветков, их и выводит, радостно увлекшись этим аппетитным процессом.

- Ничего сейчас не видит, ничего не слышит, - комментирует мой собеседник. – Он вообще очень естественный человек. Прекрасный рисовальщик, не зря в интервью вам говорил о своем учителе Шухаеве (тот был потрясающий рисовальщик, суперреалист, когда умер – Церетели купил его работы и подарил музею на Петровке – там есть сейчас зал Шухаева), но копировать действительность он не будет. Ему сейчас важнее то, что на холсте: именно этот кувшин для него натуральнее настоящего.

Надо сказать, натюрморт у Церетели получается какой-то фантазийный – вроде, и гладиолусы, да, но какие-то очень буйные, переливающиеся через край.

Вспоминаю, как в интервью я спросила его, кем он больше себя считает: живописцем, скульптором или графиком. Он ответил:

- Художником. Это во времена соцреализма делили мастеров по жанрам. Это неправильно. Если ты художник, сумеешь сделать то, что захочешь, из фарфора, эмали, бронзы… Даже из грязи.

Между тем, покончив с изобилием пурпурной розовости бутонов, художник принимается отделывать стебли, фон, сверкающий столик. Непонятно как, но истошная синева первоначального рисунка уходит, гаснет под золотистой зеленью – и на холсте перед нами встает действительно букет гладиолусов.

При этом на детей, рисующих за его спиной, он практически не взглядывает – истово и упоением занимается своим делом.

- А в чем мастер-класс-то? – пристаю я к Андрею Андреевичу. – Что дает детям вот это присутствие мастера? Срабатывает эффект заразительности? Возможность скопировать приемы?

- И то, и другое. То, что вы называете «эффектом заразительности», на самом деле очень ценная вещь: она дарит юного художника чувством «мы делаем одно общее дело». Это крайне важное переживание в юности! И суметь скопировать какие-то приемы мастера – не грех. К тому же, вы помните, Церетели сразу сказал: «Полная свобода. Каждый рисует, что ему хочется».

В Москве мастер-классы с детьми Зураб Константинович проводит еженедельно. «Однажды, - рассказывает Золотов, - к нему в Манеж на мастер-класс привезли почти триста детей-инвалидов. Колясочников. Это было такое удивительное событие. Как они старались! Как были счастливы. И он – тоже».

Зураб Константинович, окончив урок, заговорил о своем, наболевшем:

- Всегда удивляюсь, что на мастер-классы приходят в основном девочки. Даже на занятия пластическим искусством! Девять девушек, один – парень. Это ненормально. Скульптор – всегда была мужская работа. Девушки – это хорошо, у них – свой взгляд, своя трактовка, но мужское присутствие в искусстве необходимо.

Ему стали возражать что-то про «непрестижность» профессии, про трудности зарабатывать деньги, будучи художником. Про то, что пробиться на олимп искусства сейчас трудно, как никогда. Да что там – на олимп! Даже учеба в столичных творческих вузах для многих провинциалов сегодня – непозволительная роскошь. Бал правят деньги…Итогом стало решение, озвученное мастером:

- Надо что-то придумать. Надо решить. Я буду говорить с руководством Суриковского училища, Репинского училища – думаю, мы сможем договориться, чтобы раз в год пять мест для самых перспективных, талантливых юных художников Кузбасса выделялись, как квота на бесплатное обучение.