Новости культуры российских регионов
5 декабря 2019
Москва

Мечтать не вредно

«Белые ночи» в МХТ имени Чехова
Фото Екатерины Цветковой

«Сентиментальный роман» Достоевского «Белые ночи» на малой мхатовской сцене поставлен Айдаром Заббаровым совсем не сентиментально, а просто, ясно, романтично и немного грустно, так что хочется перечесть классическое произведение и подумать, нужно ли бояться жизни или радостно стремиться в нее.

Спектакль МХТ им. Чехова «Белые ночи» по повести Федора Михайловича Достоевского – удачный опыт сценической адаптации малосценичного произведения. Он играется на Малой сцене на расстоянии вытянутой руки от зрителя с минимумом декораций (художник Булат Ибрагимов): парапет вдоль прохода, подъемный мост в правом углу – и огромное свободное пространство слева, огороженное низкими перилами. Там слегка клубится туман, тускло сияет холодный синевато-белый свет (художник по свету Тимур Саитов), и в этой неприютности и просторе узнается сиротливый Петербург великого автора.

Оригинальный колорит и близость к писательской интонации сближает работу Айдара Заббарова с повестью, положенной в основу действа, а полновесное звучание текста напоминает о постановках мастера молодого режиссера Сергея Женовача. Малая форма, минимализм оформления и приемов и строго ограниченное число героев позволяют ощутить подлинное дыхание классики, в которой сюжет (вернее, небогатый событийный ряд, почти растворенный в обилии мыслей, ощущений и слов) важен лишь в той мере, в которой раскрывает характеры действующих лиц.

Молодой Мечтатель (Евгений Перевалов) каждый вечер приходит к реке постоять у моста, посмотреть на спешащих прохожих, предаться грезам. Кажется, что парапет –  визуализация хоть какой-нибудь преграды для его безбрежной разгуливающейся, как Нева, фантазии, поставленной здравым смыслом. Артист начинает спектакль, стоя спиной к залу, и его изначальная замкнутость на внутреннем мире последовательно развивается по ходу постановки, хотя он и открыт для общения. Но не со всеми – только с людьми, за которых он выдумывает судьбы, встречая их бегущими на службу, едущими в театр или на дачи. Он болезненно застенчив, и монолог со зрителями, которых для него существовать не может, – единственная доступная ему форма коммуникации с реальностью.

Евгений Перевалов играет типичного героя Достоевского – взнервленного, пугливого и доверчивого, тонкого, проницательного и жертвенного, однако рисунок его донельзя «застроен»: повторяющиеся дерганые движения рук, чуть не истерическая мимика, излишняя резкость пластики, утрированная порывистость и форсирование голоса выглядят заученными, а не идущими изнутри. Будь он чуть дальше от зала, его суетливость не казалась бы столь утомительной, но в возможности дистанцироваться режиссер ему отказывает. Однако артист уверенно ведет долгий монолог, не теряя внимания публики, и произносит весомый объем текста, казалось бы, затертого школьного произведения, звучащего свежо и интересно.

Симпатия режиссера и исполнителя к центральному герою очевидна, хотя его прекраснодушные рассуждения и нескрываемая неприспособленность к жизни (о таких говорят «не от мира сего») могли бы поставить под сомнение оправданность подобного отношения. Недаром его приземленная прислуга Матрена (Мария Сокова), пришедшая искать барина на излюбленном месте, вычитывает ему за бесцельную трату молодости и сил, но для него самая суть бытия заключена в его глубинном течении, не замутненном суетой, событиями, дрязгами – словом, действительностью. Он романтичен, но не сентиментален, хотя избранная игровая манера превращает персонажа в неуравновешенного человека, так что волнение Настеньки (Надежда Жарычева) при встрече с ним вполне понятно.

 Девушка, пришедшая на набережную по опустившемуся перед ней мосту, ждет любимого, обещавшего по возвращении из Москвы жениться на ней, но тот все не приходит. Случай сталкивает молодых людей. Она, устав от одиночества и не имея советчика, доверяется первому встречному. В ней много здравого смысла, выдержки и осознания долга, так что не у Мечтателя бы просить ей помощи. Но Настенька еще и добра, так что чужая обескураживающая непрактичность трогает ее. Полудикое житье у старорежимной бабушки (Нина Гуляева), пристегивающей внучку к подолу булавкой, так что отойти по поручению можно, лишь выскользнув из скромного белого платьица, делает ее особенно чуткой. Решительность старой женщины (можно было бы сказать «самодурство», если бы игровой рисунок актрисы не подразумевал старческого каприза как мотивации) ставит героиню в зависимое жалкое положение, но хорошо ощутимый в ней внутренний стержень отрицает необходимость жалости.

Небольшой, но яркий эпизод отдан Нине Гуляевой: бабушка пытается объяснить свой удивительный метод воспитания заботой о внучке, но все ее поступки – лишь нелепая, хотя и искренняя попытка вернуть прошлое. Тщательно одетая по давно ушедшей моде старушка то комична, отвечая на вопрос о здоровье «в старину было лучше», то серьезна в педагогических вопросах, то сентиментальна, вспоминая о домашней постановке «Севильского цирюльника», сыгранной много лет назад. «Какие у меня были партнеры!» – восклицает она, и мизансцена при несколько излишней прямоте все же придает спектаклю подлинную интонацию: режиссер не поддается соблазну попричитать о том, как хорошо было раньше, но четко понимает, что в этом утверждении много правды.

Меньше всего внимания уделено жениху Настеньки, так и остающемуся безликим молодым человеком в шляпе (Дмитрий Сумин). Айдара Заббарова мало заботит и нарождающаяся взаимная симпатия главных героев: самый интересный для него персонаж – Мечтатель. Стоя под беспрерывным дождем из бусин, он отчаянно пытается разобраться, есть ли смысл в такой эфемерной жизни, как у него, или лучше «заземлиться», как Матрена, а то и вовсе замкнуться в воспоминаниях, как Бабушка. Поэтическое здравомыслие Настеньки волнует и манит его, но постановщик мягко настаивает, что прозаизм – не для каждой натуры, и в трагической мечтательности, отвлеченности, обособленности, обреченности есть много высокого, единственно и достойного человека.

Одинокий, нелепый, нервный, он не умеет устроить собственной жизни, хотя радостно помогает другим. Он нравится Настеньке, и в то же время в ее отношении к нему проскальзывает потребительская нотка. И мост на цепях, в финале поднимающийся и отсекающий теперь уже чужую невесту от молодого человека, еще раз утверждает не только принципиальность его одиночества, но и невозможность для него ответного чувства. Пока одни предаются бесплотным (и бесплодным) грезам, другие создают семьи и меняют судьбу. Но в трактовке Айдара Заббарова мечтать не так уж плохо, пусть даже это и не приносит материальных выгод. И главный положительный герой спектакля – это юноша с лихорадочным смехом и суетливой жестикуляцией, упустивший возможность стать счастливым. Потому что для этого нужно было превратиться в другого человека, а ведь нет ничего выше способности не изменять себе и важнее права быть несчастным при любых даже самых благоприятных условиях.

Дарья СЕМЁНОВА