Новости культуры российских регионов
14 июня 2018
Москва

Без луча

Театр из Челябинска показал в Москве «Грозу»

На Летнем фестивале губернских театров «Фабрика Станиславского», прошедшего с 22 по 31 мая в Москве и Орехово-Зуево, челябинский Новый Художественный Театр сыграл одну из самых успешных своих премьер последних лет – «Грозу», представляющую знаменитую драму с непривычной позиции всепрощения.

Худрук коллектива Евгений Гельфонд решает классическую пьесу Александра Островского как историю жизней, исковерканных условностями и духовной пустотой. Главная героиня традиционно выведена ангелом, но ее окружение исполнено не столь прямолинейно, как подсказывает память об уроках литературы.

Самоназванный жанр спектакля – репетиция с антрактом. Вводный персонаж – режиссер – (Алексей Зайков) свободно общается с залом, рассказывая о постановочных решениях Мейерхольда и Таирова, и в этих отступлениях – попытка избежать заученных формулировок и закоснелых форм, снижающих значение великой пьесы, к которой в разное время обращались выдающиеся мастера театра. Артисты словно бы пробуют различные варианты игры и понимания характеров и событий, выведенных в «Грозе», ищут новые интонации, близкие современным, лукаво отступают от написанного. Кабаниха (Татьяна Богдан), обращаясь к Кудряшу (Константин Талан), иронично спрашивает его, когда же он начнет описывать ее «по тексту, по Островскому». Иван задорно откликается: «Люта!», – но особенность постановки НХТ как раз в неканоническом исполнении, казалось бы, монолитных образов.

Купец Дикой (Александр Майер), «значительное лицо в городе», оказывается, напротив, совсем незначительным мелким брюзгой, изводящим окружение не свирепостью и самодурством, а неприятным занудством. Это обычный тихий пьяница, и понять жалобы Бориса (Петр Оликер) на тиранящего его дядю в такой трактовке невозможно. Разве что принять, что изнеженный племянник избаловался от хорошего обращения и, что называется, заелся. Артист действительно подчеркивает слабость персонажа, так что родственная пара выглядит неприглядно, но острого антагонизма и напряжения герои не создают. В них слишком мало мужского начала – разнузданного ли у старшего, обаятельного ли у младшего, – чтобы воплотить авторский конфликт.

В Калинове вообще острый дефицит настоящих мужчин. Разбитной «губитель» Кудряш – грубый, циничный, бессовестный хам и почти разбойник. Во время ночного свидания в кабановском саду он, привлекая внимание зазнобы, воет по-собачьи, выявляя свою животную суть. Борис, пробующий было подражать ему, может только жалко поскуливать и вынужден уступить – в наглости ему тягаться сложно. Изобретатель Кулигин (Александр Балицкий) горазд лишь клянчить деньги и строить прожекты, фантастичность которых очевидна. Он назойлив и напыщен, всегда не к месту цитирует Ломоносова и симпатии не вызывает, тем более, что исполнитель излишне педалирует названые качества.

Зато Тихон (Дмитрий Николенко) предстает удивительным мямлей, не имеющим никаких тайных желаний: даже мечта подольше избегать материнского контроля или тяга к выпивке переданы вяло, инертно. О пагубных наклонностях героя зрители узнают скорее из слов его сестры Вари (Татьяна Кельман), нежели из игрового рисунка. Невнятный лепет – наказ остающейся дома Катерине (Марина Оликер) – присутствующие комментируют с едкой иронией: «Сказал – как отрезал!» Впрочем, к жене Кабанов и в самом деле питает жалостливую нежность, робкое уважение и даже местами боязнь – уж больно строга и чиста. Боится он и родительницы, но та пугает другим: вкрадчивой назойливостью, неотступностью. Марфа Игнатьевна точит его, как вода камень. Это наглядно проявляется в эпизоде, где Варвара рассказывает невестке о тирании матери по отношению к сыну, и на последних словах персонажи, как живое свидетельство ее правоты, выходят к девушкам.

 

В руках Кабанихи – настоящая власть. Но Калинов вообще – город женщин, которые охотно обсуждают любое событие, активно в него вмешиваются, желают быть наравне с мужчинами или даже выше их. Недаром напевает Кулигин: «Если б милые девицы да летали бы, как птицы», – им того и хочется. Неслучайно и спектакль начинается общей мизансценой, выводящей на первой план калиновских дам. Странница Феклуша (Екатерина Шаова) противно-льстива и угодлива, показушно набожна, хитра. Тихону она предлагает заказать молебен о прибавлении ума (мысль очевидно неплохая), но заискивает, разумеется, не перед ним, а его матерью – местной хозяйкой, барыней и знаменитостью. Вряд ли горожане всерьез полагают, что Марфа Игнатьевна добродетелями, как цветами, украшается, но в ней есть своеобразное обаяние.

Еще не старая сочная женщина с солнечной улыбкой и вкрадчивым медоточивым голосом, она не кричит, не приказывает, не брезгует разговором ни с кем, но в ее беспокойной пластике, теплой интонации и понимании всех и вся чувствуется какой-то скрытый ресурс, вот только чего – добра или зла? Внутренне Кабаниха находится в вечном напряжении. Ее тревожат рассказы Феклуши о суетной московской жизни, раздражают недалекий сын, непокорная дочь, пьяница Дикой, с которым они явно состоят в любовной связи. Когда купец приходит к ней «разговориться», героиня с таким страданием отвечает на его хмельные выходки, с такой гордостью и горечью предлагает найти кого-нибудь «подешевле», а затем приглашает мужчину в покои, что обмануться в ее отношении к Савелу Прокофьевичу невозможно. Марфа сознает свое ханжество именно перед лицом любви: осуждая других за разврат, она сама ему предается и понимает это. Вот потому она особенно остро ненавидит невестку.

Неприязнь проявляется с первого же эпизода, в котором Кабаниха представляет городскому обществу своих детей, а про жену сына бросает небрежно: «Эта тоже с нами». Обняв девушку, она тут же спешит вытереть руки, а в одной из мизансцен трое Кабановых сплоченной группой стоят напротив Катерины, и очевидно: не ко двору пришлась родственница. Но главное – ощущает в ней Марфа Игнатьевна схожесть характеров, но если старшая героиня задавила в себе лучшие чувства, чтобы выжить в гибельной атмосфере Калинова, то ее соперница не умеет и не хочет лицемерить.

Марина Оликер играет ребенка – потенциально доброго и хорошего, но капризного, инфантильного и нетерпеливого. Ее поступки – следствие воспитания в родительском доме, где героиня получала все, что хотела. Даже ее набожность – не острое прозрение или светлое созерцание, а лишь наивная вера незрелой души. Страсти же в ней нет совсем – есть только блажь и прихоть. Исступленная фраза Катерины: «Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?» – звучит как слова маленькой девочки, убеждающей взрослого в своей серьезности и обижающейся, что ей не верят. Она младше своих лет, нервна, замкнута, не очень умна и восторженна, что иронично пародируют окружающие, беспрестанно воздевающие руки на ее монологах. Жизнь на особицу подчеркнута мизансценами, в которых молодая женщина сумрачно стоит в дальнем углу планшета, прильнув к деревянной лестнице, как бы ища у нее укрытия от невзгод и горестей.

Они подстерегают героиню на каждом шагу. Даже дворовая девка Глаша (Ксения Бойко) барыню за человека не считает: она ведь выть не воет, свекровь не уважает, к мужу равнодушна. Зато сама дебелая девушка готова в любую минуту занять ее место подле Тиши – собирая хозяина в дорогу, она ворожит, приговаривая: «Голубь на голубицу глядит…» Впрочем, ее усилия тщетны – молодой барин любит свою гордую странную Катю. Тоненькая, прямая, она разительно не похожа на по-бабьи обаятельную, хотя и тоже несколько нервную прислугу, подходящую Кабанову куда больше жены, что делает их семейный союз особенно удивительным.

 

Не такую невестку искала и Марфа Игнатьевна, но, видимо, тайное сходство их характеров определило этот выбор. Эпизод, в котором Катерина в смятении решает, что ей делать с ключом от садовой калитки, решен чрезвычайно точно: в полумраке все три Кабановы, стоя на коленях, одна за другой повторяют реплики о грехе, соблазне и неволе, в оригинальном тексте принадлежащие только главной героине. Но и старшая в роду женщина, и младшие одинаково томятся в застенках лицемерного дома и мечтают, чтобы ночь пришла поскорее.

Варя – едва ли не самый интересный персонаж в постановке. Циничная, ловкая, смелая, умная, с виду послушная, но не спускающая грубостей даже любовнику Кудряшу. В сцене ночного свидания она по-деловому, совершенно не стесняясь присутствующего Бориса, снимает платье и, прихахатывая, бесстыдно бросает в лицо Ивану: «Губи!» Этот всегдашний короткий смешок – точнейшая характеристика, найденная артисткой. Она по-своему жалеет и понимает Катерину, но спасения ищет не в том, что нужно ее несчастной родственнице. И все же они во многом схожи. В героине причудливо переплетаются черты лицемерной властной матери и своевольной и храброй невестки.

Но спектакль – не о ней, хотя парадоксальным образом Варя затмевает собой Катерину, остающуюся в тени золовки и свекрови. История запретной любви звучит приглушенно, поскольку артистический дуэт не играет страсть или неудержимый порыв сердца и тела. Несчастные любовники прощаются, стоя друг напротив друга на крепких деревянных лестницах, делающих расстояние между ними значительнее, непреодолимее, точно Волга разделяет их. В них ощущается отчаянье, но вызвано оно не столько разлукой, сколько неумолимо наступающим одиночеством и полным непониманием жизни, неумением существовать в стерильно-белом городе, где назойливо маячит перед глазами церковная галерея, точно тюремный двор (художник Елена Гаева). И одежды всех обитателей Калинова – такие же безлико-белые, мертвенные (художник по костюмам Наталья Болотских). Это не цвет чистоты, а символ безжизненной пустоты душ. Тех, что не ведают судьбы, как скорбно поют герои постановки (педагог по вокалу Татьяна Осташко).

Бросаясь в Волгу, страдалица, конечно, совершает грех, однако в поступке ее есть последовательность: все персонажи пьесы внутренне мертвы, а она лишь хочет избежать вечного погребения заживо. Героиня опрокидывает лестницы и тихонько уходит. Режиссер опускает финальную мизансцену с истерикой Тихона, а смысловой точкой постановки внезапно делает фразу Катерины о том, что молиться за нее будут те, кто любят. Эта «Гроза» могла прогреметь о бесцельной трате жизни в захолустье, стиснутом ханжескими условностями, но на деле во многих отношениях интересному спектаклю Евгения Гельфонда все-таки не хватает внятно выраженной и четко проведенной идеи и ответа, в чем именно должны были искать герои смысл существования. Но ясно одно: это кипенно-белое царство живых мертвецов не нуждается в луче света, коим так и не стала гордая маленькая Катя Кабанова, по-детски надувающая губы от взрослых обид.

Дарья СЕМЁНОВА