Умирать здоровым жалко

Постановка молодого режиссера Анатолия Шульева «Донжуан» представляет классицистскую комедию в новой концепции: действие, перенесенное в наши дни, повествует о рок-музыканте, ведущем легкомысленный образ жизни, в грош не ставящем чувства, уважение к старшим и религию и наказанном за грехи в согласии с идеей великого драматурга, хотя и иным способом.

            Жанр премьеры – селебрити-драма, что не только намекает на принадлежность героя к сегодняшней элите (вернее, к богеме), но и претендует на обобщение. Донжуан, имя которого пишется слитно, ибо он воплощает вечный литературный и жизненный образ, выведен не дворянином, коему все дозволено, а знаменитостью, пользующейся еще большими привилегиями. Замена слова, обозначающего социальный статус, – единственное указание на время действия, поскольку текст сопротивляется «омоложению»: строй предложений, обороты речи и, главное, идейное содержание и понятия, в нем заложенные, выдают эпоху его создания, для каковой мысль Шульева кажется куцей. Хотя центральный персонаж по-мольеровски бездуховен и не способен на глубокое восприятие чего бы то ни было, а эта беда характерна и для нашего века.

Но сегодняшние проблемы мельче, и это снижение масштаба выявляется с первой же мизансцены. В прологе, сыгранном перед закрытым занавесом, монашка, которой после душевных потрясений стала донья Эльвира (Анастасия Мишина), запинаясь, мучительно подыскивая слова и переминаясь с ноги на ногу, лепечет монолог о слабой людской породе и снисхождении к ней. Посыл неплох, но форма для него выбрана неподходящая: воспринимать всерьез невнятное бормотанье тяжело, а если говорится оно как раз с целью подчеркнуть его архаичность, то возникают вопросы к этической стороне спектакля.

Главный герой (Эльдар Трамов) в соответствии с оригиналом выведен невероятно отталкивающим типом: он безостановочно пьет, бегает за всем, что шевелится (порой не разбирая, какого пола объект его влечения), не верит ни в бога, ни в черта, презирает мораль и традиции, не умеет чувствовать по-настоящему. Нынешний Донжуан будто все время находится под кайфом и за поступки не отвечает по причине неадекватности, а иногда и недееспособности. В первом акте он после бурной ночи встает не с кровати, а вылезает из костюмерного короба, точно из гроба. Но вампирского в его образе мало – просто неразборчивый в связях юноша перепил с вечера и теперь страдает от похмелья.

Обстановка вокруг рокера соответствующая: у авансцены стоит ударная установка, а высокая изгибающая полуовалом стена, вращающаяся на поворотном круге, составлена из аудиоколонок, с изнанки которой – неряшливо запутанные провода, напоминающие корни деревьев, дьявольской силой переплетенные в мрачном лесу (сценография Мариуса Яцовскиса). Визуальная метафора души Донжуана выглядит эффектно, но ее значительность странно не соответствует страстишкам, владеющим хмельным музыкантом. Он жеманится, хихикает, ведет себя не по-мужски, а говоря о своей любви к женщинам, выглядит одержимым маньяком под ЛСД. Ничто серьезное его не трогает, и приезд доньи Эльвиры заставляет легкомысленного мужа по-детски прятаться в «домик». Но отчаявшаяся женщина все-таки принуждает его к разговору, происходящему прямо перед микрофонами, как на студийной записи. Свое страдание оскорбленная супруга, брутально одетая в кожанку (художник Мария Данилова), изольет в песне, а вот ее благоверный петь не охотник. Видно, знаменитость он дутая, тогда как герой Мольера – дворянин без обмана.

Музыки в спектакле достаточно (композитор Полина Акулова, саунд-дизайнер Филипп Карецос), но составлен звукоряд чересчур эклектично: есть и джаз, и эстрада, и даже народная песня. Так, пейзанка Шарлотта (Валерия Куликова) после встречи с рок-звездой голосит «Приду домой, а дома спросят», хотя никакого крестьянского начала в героине не ощущается: это энергичная девушка, которую бесит жених (Максим Разумец), и суетная барышня, мечтающая о славе, – даром, что ли, она просиживает над клавишными? Донжуан для нее – кумир юности: при виде него она эротично елозит по полу, объясняя неуклюжую попытку обольщения потерей детали гардероба. Эпизод решен очень современно и реалистично, тогда как ее объяснение с Пьеро, предстающим совершеннейшим дураком, сыграно подчеркнуто комично, театрально. Довершает стилистический разнобой реплика главного героя о том, как хорошо ему среди деревьев и скал. Глядит он при этом на те же аудиоколонки, и даже скидка на сценическую условность не спасает от ощущения недостоверности.

Действие представляет собой череду эпизодов, как будто в основе постановки нет никакой пьесы. Вечно хмельной негодяй Донжуан сбегает от очередной супруги, по пути встречая красотку Шарлотту, выслушивая проповеди слуги Сганареля (Виталий Ленский) и вдохновенно рассказывая о своем жизненном кредо – срывать цветы наслаждения. После истеричного выяснения отношений с покинутой женой главный герой с верным прислужником спасается от братьев доньи Эльвиры, переодевшись в старуху-инвалида и доктора, соответственно. Заблудившись в лесу, парочка спрашивает дорогу у бесплотного голоса, бойко отвечающего в стиле «o'кей, Google». На богохульные провокации рокера невидимка стойко не поддается, при этом понять, зачем нужно музыканту, чтобы голос крикнул «Бога нет», совершенно невозможно. Из игрового рисунка Эльдара Трамова следует, что просто по приколу. Заглавному персонажу спектакля вообще многое в кайф, особенно то, что лишено смысла.

Другое дело – его слуга, для хохмы названный в начале действа Ганасрелем (кажется, что шкафоподобный прислужник Эльвиры в исполнении Константина Константинова введен в постановку исключительно ради этой реплики). В спектакле он выглядит не комическим простаком, а разумным и богобоязненным, хотя и забавным человеком, искренне переживающим за Донжуана и его нравственность. Произнося взволнованный монолог о божественным мироустройстве, герой верит в то, что говорит. Декорация погружается во мрак, бледно-желтым светом вспыхивают софиты (художник по свету Оскарс Паулиньш), и кажется, будто звездная ночь опускается на подмостки.

Идя дальше по лесу, герои сталкиваются с переодетой доньей Эльвирой, пустившейся в погоню за любимым, хотя и вероломным супругом. Мотивировка ее поведения не совсем ясна: она без ума от Донжуана? ненавидит его? презирает? пытается спасти? В этом был бы смысл, существуй эти побуждения вместе и одновременно, но героиня демонстрирует каждую эмоцию по отдельности и не всегда внятно. Она скачкообразно в соответствии с развитием характера меняет одежду с женственного платья на почти спортивный костюм. Толстовка с надвинутым на глаза капюшоном, боксерские перчатки, энергичные движения – и не поймешь: то ли правда защищается от нападающих, встреченных в чаще, то ли разминается перед поединком, то ли танцует под агрессивную мелодию.

В таком же динамичном ключе решен и эпизод безумного разговора Донжуана со статуей Командора, в роли которой в спектакле выступает запеленатая мумия (Максим Разумец), бьющаяся в конвульсиях под дискотечную музыку. Главный герой, снова будто одурманенный психотропными препаратами, беседует с покойным совершенно бесстрашно (надо полагать, без наркотика у него поубавилось бы смелости), тогда как Сганарель вне себя от ужаса. Направленный луч прожектора моргает при каждом ответе инфернального визави, лязгает звуковое сопровождение, и только безбожный рокер остается спокойным: в его затуманенном сознании происходящее выглядит обыденно.

Возмездие за грехи приходит неожиданно: переодетая официантом донья Эльвира травит неблагодарного мужа, а затем слезливо умоляет очнувшегося героя исправиться. Но Донжуан до злосчастного ужина так двусмысленно вел себя с кредитором, пришедшим за деньгами, – говорил комплименты, обнимал, разве что на колени не садился, – что ответить на увещевания несчастной супруги не может по причине внезапной потери интереса к женскому полу. Небрежность, с коей он вполуха слушает пришедшего навестить чадо отца – бряцающего орденами святошу-генерала (Юрий Коренев), тоже не украшает героя, хотя благородный родитель своим невыносимым занудством способен вывести из себя кого угодно. Однако безбашенный рокер внезапно становится тих, кроток и богобоязнен, вводя в заблуждение и свое окружение, и зрителей. Перерождение обозначается даже визуально: молодой человек облачается в элегантный серый костюм и прочувствованно поет «Когда я уйду далеко-далеко». Но в итоге уходит притворщик во всех смыслах не так уж и далеко.

Произнеся смиренный монолог, по форме похожий на выступление доньи Эльвиры в прологе, герой превращается в самого себя – наглого обкуренного юношу без тормозов. Божеское наказание не заставляет себя ждать: музыкальную аппаратуру коротит от лицемерия Донжуана, и персонаж все-таки умирает от удара током. Тут же за ним является огромное неопознанное шарообразное существо и при поддержке остальных действующих лиц тащит его, должно быть, в преисподнюю.

Хотя на этот счет возникают сомнения, ибо бестелесный женский голос ласково упрашивает неведомое дитя (уж не Донжуана ли?) не бояться, поскольку мама рядом. Быть может, режиссер таким образом выказывает свое сочувствие герою, несмотря на то, что симпатии тот не вызывает (недаром после его кончины декорация завешивается мишурой, и у всех наступает праздник). Его кощунственные поступки и слова и впрямь заслуживали наказания, хотя персонаж явно был неадекватен и за себя не отвечал, но грустить по этому поводу никто не собирается. Не весело только Сганарелю, оставшемуся без жалования. В финале он еще раз повторит назидательный монолог о божественном провидении и людской мерзости, и в сочетании с речью Эльвиры в прологе сентенция и станет основной мыслью спектакля: грешить скверно.

Кто бы спорил, право слово! Вот только неплохо бы уточнить, что кара небесная настигает и закоренелых злодеев, находящихся в здравом уме, и одурманенных юнцов, не соображающих, что делают. Мысль по нынешним временам свежая и актуальная, пусть для того, чтобы ее высказать, и не стоило придумывать заглавному персонажу новую биографию. Спектакль Анатолия Шульева, претендующий на нравственные открытия, оказывается повторением всем известных истин. То, что сегодня они основательно забыты, имеет парадоксальное следствие: молодые люди в зрительном зале, с интересом следящие за приключениями прикольного рокера, в очередной раз убедятся, что курить вредно, пить противно, но умирать здоровым – жалко. Хотя это, разумеется, не делает истины менее важными, так что напоминать о них все-таки стоит.

Дарья СЕМЁНОВА