Точка, точка, два крючочка

Подзаголовок  воспроизводит  название  персональной выставки самарского художника  Александра Верёвкина, развернутой  в галерее  «Х.Л.А.М».  Ее содержание (обозначенное как   «сверхпейзаж») адекватно «имени»: настолько же странное. Хотя, как ни удивительно, авторская гармония в представленных воронежскому миру рисунках присутствует. Очень-очень авторская. Что, в общем, и подкупает.

Невнятные пятна, точки, кляксы, линии и их беспорядочные, бессистемные пересечения; стилистика произведений Веревкина, напоминающих каракули несмышленого дитя, высокого штиля явно не требует. По моему мнению, изобразительным искусством назвать это сложно. Скорее, гость «Х.Л.А.Ма» создает  свою особую реальность в  скромной надежде на ее самодостаточность. И в этом плане о нем, как о художнике, речь вести, наверное, правомочно.

По стопам Велимира

Про Веревкина говорят, что этот человек, обладающий прозрачной внешностью и такого же качества работами, является образцом поразительной активности. Участвует во всем, что происходит в Самаре, находится везде. Честно говоря, по рисункам не скажешь. Они, напротив, производят впечатление чего-то обособленного, минимального, камерного, лаконичного.  Хрупкого и брутального одновременно. И – необязательного. Такие штуки-дрюки могли появиться  не только в России и не только  в наше время.

Творчество загадочного Веревкина больше похоже, если проводить аналогию с литературой,  на заметки (почеркушки) на полях. Или – на вольные эксперименты сугубо формального толка, имеющие бесконечное множество вариантов прочтений. Этот лирик – скорее физик, исследователь.  Нацеленный на открытие новых законов новых гравитаций…

– В конце десятых годов прошлого века поэт Велимир Хлебников вводит новый литературный жанр «сверхповесть», – комментируют в «Х.Л.А.Ме» выставку самарца, составленную из работ последнего десятилетия. –  «Сверхповесть» или «заповесть» складывается из самостоятельных отрывков, каждый – со своим особым богом, особой верой и особым уставом. В нескольких циклах работ, объединенных меткой «сверхпейзаж», Александр Верёвкин переносит этот прием на территорию изобразительного искусства. И продолжает разрабатывать особую синтетическую форму, где в качестве отрывков и слов выступают точки и линии.

Мир маленького человека

По-моему, уже достаточно для того, чтобы заинтриговать читателя-зрителя: что же  за явление такое в «Х.Л.А.Ме» обосновалось? Чтобы ответить на этот вопрос максимально полно, стоит прислушаться к авторской философии. Главный постулат которой вызывает уважение и даже благодарность: Веревкин говорит, что ни на что глобальное – в плане всемирного признания –  не претендует. «Мои кривые картинки можно и не относить к современному искусству…»

Александр подчеркивает: красота у каждого своя. Отсюда, как от печки, и «пляшет»: не нужно, убежден Веревкин, учить «людей моей красоте или красоте Черного квадрата»…  Нужно искать другого человека с совпадающим восприятием красоты».

Ценители творчества  Александра Верёвкина уверяют, что оно только на первый взгляд  непритязательное. А на самом деле – очень изощрённое. Возможно, что и так; по крайней мере, в некотором лукавстве автора уличить не трудно. Высказываясь о своих «кривых картинках» нарочито небрежно, он, и это вполне очевидно, рассчитывает на приятие их человеком умным, интеллектуально развитым. Говорит, что неподготовленный  зритель  его  работ не видит; исключения, конечно, бывают, но чаще всего возникает протестная ситуация.

То, что она автора нисколько не напрягает, тоже понятно: в искусстве ему важнее избранность, чем массовость.  Художник  признается, что сохранил в компьютере замечание некоего критика,  написавшего: «... Верёвкин –  Башмачкин, работы он помещает где-то по углам, их нужно выискивать, к ним нужно приглядываться, их нужно перебирать, Он разговаривает с каждой закорючкой, большие вещи его не интересуют,  не до них ему. А вот мир маленького человека –  важен». И добавляет, что эта цитата совпадает с его собственной иерархией ценности собственных  работ и всего того,  что их окружает.

Любимый соцреализм

Эффективно проливает свет на деятельность  и, главное,  личность Александра Веревкина его беседа с директором «Х.Л.А.Ма» Алексеем Горбуновым.  Алексея Юрьевича  всегда интересует, перво-наперво, посыл к творчеству: по каким причинам и когда человек  захотел создавать собственную художественную реальность?

– Сначала я учился в обычной советской школе, потом – в техникуме пищевого производства и экономическом институте, – перечислял этапы не очень пока большого пути  художник. – Обучался и в Самарском заочном народном университете искусств, но решил не заканчивать его: желание производить кривые линии пересилило… Что касается пристрастия к искусству – все началось лет в 13. В том возрасте я больше тяготел к поэзии и музыке: панк-рок, авангард.  Примерно тогда же мы со школьными товарищами выпустили несколько самодельных журналов, для которых я нарисовал два-три абстрактных рисунка – какие-то полосочки. Это не особенно пошло, и впоследствии  я участвовал в самиздате как сочинитель. Но, возможно, именно тогда слово «художник» возникло в голове. Спустя год стал рисовать тушью, довольно много и, в основном, абстрактные работы.  Позже сделал несколько коллажей и рисунков гуашью на оргалите. Тогда уже понимал, что рисование очень занимает меня, что я  буду этим заниматься.

– Любопытно узнать о ваших предпочтениях в изобразительном искусстве, литературе…

– Абсолютно ко всему искусству отношусь с большим уважением. Соцреализм – одно из любимых направлений. Нравятся многие вещи и художники  русской реалистической школы: например, Саврасов. Очень нравится голландская живопись, немецкая, испанская. Пожалуй, единственное направление, которое вызывает отторжение – сюрреализм. В литературе очень немногое выделяю. Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский. Дадаисты, будетляне, особенно Хлебников и Крученых. Обэриуты – Введенский, Заболоцкий, Хармс. Еще – Маяковский, Высоцкий.

Искусство – изгой

– На бытовом плане у вас какие отношения со своими работами? Живете ли в их окружении, развешиваете в квартире?

– На стенах квартиры нет моих работ, но не потому, что я не хочу их вешать. Просто очень мало пространства. Зато во множестве висят произведения товарищей – молодых художников  из России, Америки, Германии. А в мастерской, конечно, по стенам висят мои работы. К некоторым я иногда возвращаюсь, дописываю. Другие вывешены потому, что считаю их удачными. В них впервые был применен какой-либо прием, который я потом разрабатывал.

– Что вы вкладываете в понятие «современное искусство»?

– Пожалуй, то же, что написано в «Википедии».

– А каким вам видится отношение к современному искусству общества? Почему в России оно до сих пор является изгоем?

– Я наблюдаю в последнее время возрастание интереса к искусству, но это, скорее, мода тусоваться на его фоне. Искренний интерес к искусству  существует, мне кажется, только у самих художников. Что касается изгойства – скорее всего, это следствие пробелов в образовательной системе. И в системе  культурных ведомств. А вообще, по-моему, не только современное, но искусство в целом – изгой в сегодняшней России.