Боюсь, что прозвучит фальшиво и кокетливо (что такое слова?!), но – что есть, то есть: не думала, что еще при моей жизни гениальный воронежский поэт Валерий Исаянц будет издан в столичном издательстве. Одиозная, с точки зрения блюстителей чужой нравственности, личность, асоциальный элемент, странствующий бомж – чего же, как говаривал Александр Сергеевич, боле?..
Придавленная величием момента, из галереи «ХЛАМ», где проходила презентация книги Исаянца «Пейзажи инобытия», я «бежала» ранее, чем мероприятие достигло апогея. И как выглядел сей пик раскрепощенности, он же – выплеск за рамки чистопородного поэтического вещества, не в курсе. Не исключено, что – никак; Валерий Иванович Исаянц – апогей сам по себе. Вне организационных привязок, какими бы талантливыми и изобретательными они не были.
Прилег под кустиком
Пушкин, уж поверьте, неслучайно возник в рассказе о бездомном воронежском поэте. По мироощущению Исаянц – совсем иной, конечно, психотип. И даже с противоположным знаком. Но по чисто поэтическому градусу, по способности «вставить» импульс … Мандельштам, само собой, родственник ему более близкий (кровный!), хотя… Анализировать тут трудно, но, думается, можно. Остановившись практически на любой странице новоиспеченного сборника.
Я записался иностранцем,
отяготился желтым ранцем
и, как сутулая нептица,
дошел до киевской границы.
Прилег под кустиком в траве
и снюсь покинутой Москве.
Исаянцева книжка, увидевшая свет в московском издательстве «Водолей», появилась благодаря инициативе воронежской поэтессы Полины Синевой. Она взяла на себя труд систематизировать написанное Валерием Ивановичем и отредактированное (читай – адаптированное к мировой читательской аудиторией) еще одним гением (поверьте, опять-таки, на слово) – Михаилом Болговым. Этот удивительный человек на протяжении не одного десятилетия поддерживал Исаянца морально и материально, а главное – доводил до читателя его стихи. Задолго до «Пейзажей инобытия» стараниями Болгова были изданы два «нео-тома»; незазорно поставить на полку рядом с тем же Мандельштамом. Который, по космическим расчетам Михаила Ивановича, прямая предтеча Исаянца. Эти издания в свое время рвали из рук с тем же энтузиазмом, что и сегодняшнюю книжку.
Письма-документы
«В силу своей непростой судьбы автор остался в стороне не только от «официальной» литературы, но и от социума как такового. Поколение духовно близких ему людей (Анастасия Цветаева, Павел Антокольский, Арсений Тарковский) в большинстве своем завершило свой жизненный путь в XX веке. Исаянц перешагнул в XXI-й…»
Анонс книжки – точный. Но, думается, все же не исчерпывающий в полной мере глубины и сути явления под названием «Валерий Иванович Исаянц». Как и судьбы человека, носящего это имя: столько «меток», столько вех, столько белых пятен и разночтений…
В 2004 году читатель получил «Историю одного путешествия» – оформленные в книжку воспоминания Анастасии Ивановны Цветаевой о ее знакомстве (в Коктебеле, в 1971 году) и дружбе с молодым воронежским поэтом Валерием Исаянцем. Так получилось, что я читала не только это, глубоко лирическое, произведение, но и личные письма Цветаевой к Исаянцу, запечатлевшие быль и небыль их не самых понятных отношений. Это документы, замечательные в своей эмоциональной подлинности и желании облегчить, насколько возможно, участь дорогого человека. Если Михаил Болгов захочет когда-нибудь их издать – а такое право есть, кроме самого Исаянца, лишь у него – потомки откроют для себя новую Анастасию Цветаеву. И зауважают (если не полюбят) ее пуще прежнего.
«Повторите мне шорох в саду…»
Первый сборник стихотворений Исаянца – «Облики» – вышел в Армении, на родине его
Презентация в «ХЛАМе» была украшена рисунками Исаянца – он, самобытный и неординарный во всех своих проявлениях, не только поэт, но и художник. А еще – драматург (в активе – сценическое «Действо о Жанне Д, Арк», и, скорее всего, не оно одно), хореограф (я читала его концептуальное, вскрывающее многие смыслы письмо к выдающемуся танцовщику Владимиру Васильеву), эссеист. Все эти ипостаси легко укладываются в Явление (с большой буквы) Исаянца миру – он везде и всюду верен себе. Безумный гений, гениальный безумец…
Лишившись нескольких воронежских квартир и привилегий цивилизованного гражданина, Исаянц с девяностых годов прошлого века странствует по городам и весям. Говорят, живет чаще всего в лесах. Не верилось, что он прибудет на презентацию в «ХЛАМ». Но – случилось, к счастью.
Едва Исаянц нарисовался в пролете входной двери – народ, как одержимый, защелкал затворами фотиков, ринулся за автографами. А я медленно, но верно направила стопы к выходу – не терпелось припасть к заветной книжке…
Не бывает последних известий.
Повторите мне шорох в саду.
Известите о времени-месте,
где душистую грушу найду –
вместо серого яблока мести,
запеченного в смольном чаду.
После дней, после наших созвездий,
после самых последних известий –
повторите мне шорох в саду…