Новости культуры российских регионов
5 октября 2012
Поволжье

И когда никто не знал, что делать, звали Марка Пекарского

Знаменитый исполнитель на ударных инструментах Марк Пекарский принял участие в фестивале, посвященном столетию Джона Кейджа.

Непростая программа открыла собравшимся в Арсенале слушателям необычные миры иной музыки, которую нечасто услышишь в нижегородских академических залах… несмотря на то, что она давно уже признана в качестве новой классики.

Перед концертом корреспонденту АКИ удалось побеседовать с музыкантом.

 - Марк Ильич, играя много современной музыки, пропитанной философией, вы наверняка не раз размышляли и о резонансах, всецело пронизывающих космос, мир и человека?

- Конечно. Музыка идет не от человека, а, скорее, наоборот: она звучит где-то Там, и можно пытаться услышать ее, записать кусочек, по возможности переведя для восприятия человеческим ухом. Как в свое время сказал композитор Николай Сильвестров: «Я не сочинил музыку. Я испортил ее». Эдисон Денисов, про которого говорят, что он сочиняет музыку тридцать первого века, называет свои произведения «отрывками». Отрывками – от чего, от какого целого? Музыка существует вне нас, и есть таланты, которые способны немного расслышать ее, приблизить к нам.

- Как вы воспитываете ударников-интеллигентов?

- А, читали… Интеллигент, в моем понимании – тот, кто каждую секунду любопытствует. Познает. Я себя считаю музыкантом-интеллигентом. Я просыпаюсь и засыпаю с музыкой, весь мой день наполнен музыкой. Еще я очень люблю готовить, и даже пишу книгу, где связываю музыку с едой и застольем…

- Как Россини, который серьезно увлекся кулинарией и создавал гастрономические опусы?

- Ну, не совсем как Россини, потому что я ем не так много. Но вкусно поесть люблю и готовить тоже люблю, тем более что еда, в отличие от музыки, материальна. Музыка – искусство весьма эфемерное, недолговечное. То есть еда, особенно хорошо приготовленная, в нашем мире также существует недолго, но все же издает аромат, потом ты воспринимаешь ее на вкус... Простите, отвлекся, о чем вы спрашивали? Ах, да, об интеллигентах. Я постоянно любопытствую, читаю книги, в том числе кулинарные. Это для меня тоже процесс приближения к чему-то божественному.

- Вы имеете в виду кулинарные книги, схожие с художественной литературой, как, например, «Русская кухня в изгнании» Вайля и Гениса, или же удовлетворяетесь технологическими инструкциями?

-  Нет, инструкции читать не люблю. Хотя знание технологий, разумеется, необходимо. Я могу, например, написать большую статью о том, как правильно бульон приготовить. Особенно трудно приготовить настоящий говяжий бульон: процесс осветления, сколько чего класть, когда вынимать… Варить говядину надо долго, но если коренья оставить на все два с половиной часа, они «заберут» аромат, поэтому примерно через час их надо вынимать. Любое божественное искусство требуют знания технологий. И еда, и музыка. Как играть на инструменте, не зная нот?

- В моем детстве была пластинка «Кошка, которая гуляла сама по себе». Валентина Пономарева шаманила голосом, а вы с помощью множества ударных создавали атмосферу древности и первотворения…

- Возможно. Я столько озвучил разных программ и фильмов, что просто уже не все помню. Вот, например, «Женитьба Бальзаминова» (напевает) – это я написал, зарабатывая деньги. С семнадцати лет я озвучивал кино. Меня звали, когда все терялись и даже сам композитор не знал, как быть. Например, как в фильме Элема Климова «Иди и смотри», про немецкую оккупацию Белоруссии. Композитор уже сдался, режиссер позвал меня и объясняет: «Белоруссия. Лес. Стоит дом. Дети вбегают в дом. Дымится борщ – значит, родители недавно были здесь. Но что-то не то. Муха летает… И потом они видят пятна крови – фашисты только что всех перестреляли». Как это озвучить? Я взял манок на лису, такой, зудящий, и изобразил муху. Мне за это заплатили очень много денег, хотя в советские времена превысить официальные ставки было сложно. Потому что оказалось, что муха – это сильно. Или, например, Кончаловский, и его «История Аси Клячиной», которая пролежала на полке двадцать пять лет. И композитор – замечательный, Андрей Волконский (продолжает, изображая изысканно-вкрадчивую манеру разговора): «Здесь идет рассказ старика. Настоящего старика, не искусственного, не актера. Он рассказывает о том, как девятнадцать лет просидел в лагере. Как озвучить его рассказ?». Я подошел к большому барабану, взял мягкую палку. «Бумм!». И полминуты пауза. «Бум, бум». И еще пауза, уже на две минуты. И так двадцать минут. Напряжение – удивительное. Все ждут очередного удара большого барабана, а старик что-то свое на этом фоне говорит. 

- Как же вы это слышите?

- Я начинаю думать. Вслушиваться. И приходит что-то. Иногда не приходит, но чаще все же приходит. Мой родственник, простой инженер, человек очень творческий, рекомендовал решать проблемы креатива следующим образом: держать вопрос в голове, но не думать о нем все время и вообще не торопить события. И все придет! Удивительно, но это так. Так как у меня трое детей, и они хотели есть, и приходилось постоянно покупать одежду, а в советское время, как ни работай, все равно получишь свои сто пятьдесят рублей, мне приходилось мотаться по всей стране. Нередко бывало так: сажусь в самолет, смотрю как он взлетает и засыпаю - но неглубоко. И вдруг сознание становится ясным-ясным, и решение приходит, словно само собой.

- Это, видимо, то, о чем уже говорили и вы, и многие до вас: вся музыка уже написана и вся информация сведена воедино, и нужно лишь, убрав помехи, подключиться к уже существующему массиву данных...

- Именно. Остается только расшифровать и перевести на человеческий язык.