Французские сезоны

Были поздний Скрябин и ранний Курт Кобейн, неджазовый джаз (или джазовый неджаз?), феерическое «Болеро» и потрясающее поздравление Ольги Томиной с юбилеем...  

Ярон Эрман собирался сделать карьеру профессионального баскетболиста, но в 16 лет получил травму колена и занялся фортепиано, причем довольно оригинальным образом – по системе, базирующейся на философии, математике и психологии. Как ни странно, результат оказался прямо-таки мистическим: буквально через пару лет Эрман начал весьма эффектно выступать. Затем отправился поучиться в джазовую Мекку мира (Беркли), но ему там не понравилось; на обратном пути в родной Тель-Авив заехал в Париж – и вот там-то ему понравилось, причем настолько, что музыкант остался в европейской столице насовсем.

Своим студентам в Сорбонне Ярон говорит, что так называемого «таланта» не существует. «Конечная цель музыканта – достигнуть бесконечной свободы, используя потенциал сочетаний 88 фортепианных клавиш. Каждая нота в импровизации – перекресток, и постоянно надо выбирать. Оптимальному выбору можно научиться», - поясняет он суть своей методы.

В концерте 8 июня Ярон Эрман вышел в составе классического джазового трио. Номером первым оказалась композиция на тему нирвановской «Heart-Shaped Box», так что все слегка испугались. Но далее звучали обработки джазовых стандартов в духе рафинированной постмодернистской комбинаторики, неизменно приправленные отличным драйвом. Пассажи, достойные грандов би-бопа, сменялись изломанными «прогрессивными» синкопами, джаз-роковым напором, шопеновскими вздохами... Зал вопил от восторга!..

Совсем иным оказался вечер с пианистом Михаилом Рудем.

Василий Кандинский несколько раз работал в области синтеза искусств, что в начале века было идущим из России трендом. Чего стоил один лишь замысел скрябинской цвето-свето-звуковой «Мистерии», исполнителями и одновременно слушателями которой должны были стать все люди мира! «Картинки с выставки» обрели сценическую жизнь в 1928 году: цикл Мусоргского звучал на фортепиано, а на сцене постоянно происходило нечто крайне концептуальное. От той роскоши в наследство любопытствующему человечеству остались ужасно обветшавшие акварели Кандинского… и партитура с подробными, потактовыми указаниями к действию.

Пианист Михаил Рудь - подобно Кандинскому, русский, но в течение многих лет преуспевающий  за рубежом – с помощью компьютерных технологий в известной степени реанимировал синтетический замысел, и 9 июня мы имели огромное удовольствие видеть и слышать этот знаменитый проект. «Ожившие» абстрактные композиции тонко, оригинально сочетались с музыкальным рядом Мусоргского – о котором, кстати, неслучайно говорят, что он заглянул далеко в будущее..