Новости культуры российских регионов
2 декабря 2018
Москва

Всё идет по плану

О премьере в театре «Et Cetera»
Фото предоставлено пресс-службой театра

Премьера в Театре «Et Cetera» – спектакль, в котором не о чем спорить: постановка под красноречивым названием «Это так (если вам так кажется)» благодарно принимает любую трактовку, предполагаемую публикой.

Сложно представить автора, более неподходящего творческому почерку Адольфа Шапиро, чем Луиджи Пиранделло. Философские драмы, наполненные аллюзиями, коннотациями, трудно расшифровываемой поэтикой, тревогой и ощущением ужасающей хрупкости бытия, – материал, чрезвычайно непростой для любого постановщика. Его нельзя решать реалистически и в то же время не следует исключать из современной действительности: он балансирует на грани фантастики и затрагивает темы, понимаемые скорее интуитивно, нежели с помощью разума, а нервозный тон пьес точно вливается в нашу беспокойную жизнь. Добротные, тяжеловесные спектакли режиссера, в основе которых – почти всегда классическое произведение (чаще всего – русского писателя), представляющее земные проблемы «нормальных» людей, – визитная карточка мастера. Тем неожиданней его повторный выбор (первое обращение к пьесе состоялось в Таллинне в 2006 году) для премьеры в Театре «Et Cetera» – зыбкая притча нобелевского лауреата под многозначительным названием «Это так (если вам так кажется)».

Захолустный итальянский городок взбудоражен не примечательным на первый взгляд событием: новый секретарь префекта синьор Понца (Антон Пахомов) селит свою тещу синьору Фролу (Ирина Денисова) в маленькой квартирке по соседству с влиятельным семейством Агацци, а сам с супругой живет отдельно. При этом старушке позволено навещать дочь, но весьма оригинальным способом: дама приходит к ее дому, дергает за веревку, сообщая о своем визите, и разговаривает с ней со двора, а то и просто обменивается записками, никогда не поднимаясь наверх. Синьора Понца, в свою очередь, не встречается с матерью и вообще не выходит на улицу, не принимая гостей и довольствуясь обществом мужа. Местные жители подозревают приезжего господина в тиранических наклонностях и сгорают от недостойного любопытства, силясь узнать будоражащую тайну чужеземцев.

         Беспардонно влезая в душу к гостям города, они выслушивают две взаимоисключающие версии: Понца утверждает, что теща помешалась после смерти дочери и принимает за нее его новую жену, вынужденную притворяться ради спокойствия пожилой дамы, а синьора Фрола сообщает, что безумен как раз зять, считающий, что его супруга скончалась, а он женат вторым браком, тогда как на самом деле обе эти женщины – одно лицо. Не имея возможности подтвердить или опровергнуть никакое объяснение, обыватели сами едва не сходят с ума, пробуя различные, иногда подлые способы выяснить правду. Вера в твердую почву под ногами, непременно могущую быть обретенной, заставляет их изводить себя и несчастных приезжих, а боязнь допустить, что одно и то же событие может быть трактовано под разными углами зрения, терзает их мещанские сердца.

Интрига пьесы ясна задолго до финала: бытие принципиально непознаваемо, мир таков, каким кажется каждому конкретному человеку, а попытка найти истину обречена на неудачу. Но сила ее в другом: в тревожной атмосфере, нагнетаемой автором, и томительном волнении, растущем в процессе чтения, несмотря на понимание, что убедительных доказательств нет ни для одной из версий. Все это делает произведение не просто остроумной историей о бесконечном множестве маленьких частных правд, необязательно складывающихся в большую, а пугающей притчей о враждебной Вселенной, не желающей раскрывать своей тайны. Если усилить реалистическое начало, получится рассказ о мелких душонках, жадных до чужих секретов и боящихся иметь собственное мнение. Если же углубиться в философию, можно сделать спектакль об одиночестве индивида перед равнодушным лицом мироздания, воплощенного в тысяче обличий. Адольф Шапиро пытается удержаться на грани, разделяющей два пласта текста, и его премьера так и не обретает ясной идеи, становясь еще одной добротной постановкой, созданной на чужеродном для мастера материале.

Мария Трегубова выстраивает стерильно-белое пространство с минимумом мебели, где живут такие же стерильно-белые герои, обладающие минимумом духовных и интеллектуальных потребностей. Перекличка внешнего оформления и решения ролей понятна и идейно оправдана, особенно четко она работает на контрасте: персонажи, мыслящие не столь прямолинейно и не ощущающие такой радостной уверенности в бытии, одеты в черное. Их всего трое: синьора Фрола и ее зять и брат синьоры Амалии Агацци (Наталия Житкова) Ламберто Лаудизи (Сергей Дрейден), чья белоснежная жилетка, выглядывающая из-под темного фрака, напоминает о его связи с обывательской средой в лице высокородного семейства. Но он отчетливо отгораживает себя от этого круга, почти все время вальяжно восседая на стуле в дальнем углу комнаты, где делает балетные па его пустоголовая и милая племянница Дина (Анна Дианова), наряженная в пышную пачку и пуанты.

Зеркала и проемы в стене становятся проводниками в иную реальность: в эмоционально напряженные моменты свет (художник Андрей Абрамов), на протяжении действа заливающий все уголки комнаты, меркнет, выхватывая из сумрака встревоженные лица, заломленные руки, судорожные движения, исковерканные отражения, а из бесстворчатой двери появляется белая дымка или загадочное свечение. Продуманно и эффектно мечутся тени, подчеркивая театральную природу происходящего, и люди с выбеленными лицами (художник по гриму Мария Максимова) кажутся то ли клоунами, то ли персонажами фильма ужасов. Среди общей сумятицы с безмятежной улыбкой затанцует синьора Фрола на границе двух миров, и ее веселье создаст зловещий контраст с испугом, охватившим Агацци и их друзей.

 

Нереальность ситуации представляется не мистически, а подчеркнуто театрально, причем с явным оттенком комизма. Смятенные герои по-оперному пропевают реплики, за сценой раздается гром и звучат музыкальные фрагменты из сочинений Леонкавалло и Перголези. Благодушный туповатый и привыкший к подчинению префект (Грант Каграманян) внезапно подсаживается к белому роялю, чтобы исполнить романс, которому с удовольствием вторят присутствующие, а явление синьоры Фролы, разрушающее сложносочиненную интригу по выявлению сумасшедшего, обставлено как торжественный выезд старушки, вдохновенно наигрывающей на черном рояле и скрывающейся вместе с ним в противоположной двери. Введенный режиссером в спектакль Человек театра (Елизавета Рыжих), одетый в короткий средневековый дублет и белые чулки, до начала спектакля шумно приветствует зрителей, призывая их поскорее занять свои места, а затем всячески мешает действующим лицам, не вовремя делая подсказки, зачитывая ремарки, убирая реквизит.

Адольф Шапиро иронизирует над традиционным представлением об Италии, заставляя синьору Фролу переходить на вдохновенную итальянскую скороговорку в рассказе о несчастьях ее семьи, из этого же ряда – «Паяцы» и канцонетта «Nina». Темпераментная старушка активно жестикулирует, играет и всегда готова к самому неожиданному действию: обмороку, пению, переходу от слез к смеху. Она увлекается собственным повествованием и в лицах изображает героев своего рассказа: «Нет, это не она!» – страстно вскрикивает дама, показывая зятя, сраженного смертью супруги, и тут же перевоплощается обратно.

Ирина Денисова – самая артистичная участница спектакля, а рисунок ее роли – четче, чем у других: милая чудаковатая старушка, не столько страдающая из-за трагичной ситуации, в которую вовлечены она, ее дочь и зять, сколько упивающаяся ее необычностью. Принять ее за безумную действительно трудно, чего не скажешь о синьоре Понца: он так энергично предается отчаянию, узнав о визите тещи к Агацци, так азартно бросается ничком на рояль и вскрикивает, что производит впечатление помешанного, причем буйно. Герой объясняет свое возбуждение тем, что только так можно держать в узде синьору Фролу, привыкшую к подобным проявлениям эмоций с его стороны, но персонаж начинает бесноваться раньше, чем происходит их встреча, невольно заставляя подозревать себя в некотором душевном нездоровье.

Что касается Агацци и их друзей, а также назойливой и чрезмерно любопытной синьоры Чини (Евгений Тихомиров, введенный на женскую роль, несмотря на «леопардовое» обтягивающее платье, не выглядит пошло, но подобное распределение все-таки не очевидно), то артисты играют обывателей, ищущих развлечений в скучнейшем стерильно-белом существовании, снобов, кичащихся высоким положением в обществе, и просто унылых типов, живущих мещанскими интересами в гораздо более иллюзорной реальности, чем это кажется (каламбур в данном случае неволен). Выбивается из общей картины опереточный комиссар (Сергей Плотников), решенный бравурно и шумно, причем шум этот – из ничего. Иной рисунок у Сергея Дрейдена, противопоставленного своим родственникам и приятелям: он нарочито ироничен, не по делу смешлив, готов охотно издеваться над близкими, дразня их парадоксальными высказываниями, общается с ними свысока, хотя его превосходство ничем не доказывается, и не столько сочувствует приезжим, сколько упражняется в остроумии и пренебрежении к собственной семье. Актер не держит темп, задаваемый коллегами, тихими малозначащими репликами вроде «так-так» ощутимо тормозя действие, и к финалу утомляет постоянным вмешательством в ситуацию.

Трагедия старушки и ее зятя на этом фоне совершенно нивелируется, сводясь к интриге, кто же из них безумен, а почему – никого уже не интересует. Впрочем, примерно с середины спектакля вопрос перестает быть актуальным, поскольку нервозная интонация автора, рассуждающего на философские темы, уступает убедительному тону режиссера, успокоительно утверждающего, что истины зритель так и не узнает: она столь вариативна, что каждый найдет для себя свою частную правду. В финале роскошное белое помещение благополучного дома превратится в бескрайнее зыбкое темное пространство, таящее множество загадок и разгадок. Однако пугающая реплика бесплотной синьоры Понца о том, что для себя самой она – ничто, точно вырванная из груди неведомым мучителем под безжалостным светом прожекторов, теряет значение, произнесенная слишком поздно, когда мнение о происходящем уже утвердилось. Предполагаемые мать и муж, взявшись за руки, торжественно уходят в темноту, оставив своих не в меру любопытных знакомцев гадать, что же именно им казалось. Парадокс спектакля в том, что это не так важно, ибо главная мысль постановки, доказываемая по ее ходу, обозначена еще в названии.

Высказанная идея волнующа и ясна, но премьере Адольфа Шапиро недостает именно волнения, тогда как ясности в ней с избытком. В пьесе Луиджи Пиранделло пульсирует мучительное понимание, будто что-то как раз идет не так, но в сценической версии писательское отчаяние не звучит. Однако и такая версия не противоречит авторскому замыслу, ибо беспроигрышное название пресекает споры и сомнения: что бы и как бы нам ни казалось – это все так, это все по плану.

Дарья СЕМЁНОВА