Новости культуры российских регионов
12 апреля 2013
Центр

От радуги до радуги

Вышел в свет сборник стихотворений Светланы Ляшовой-Долинской.

«Для ласковых небес» – новая поэтическая книга  Светланы Ляшовой-Долинской, изданная Воронежской областной типографией им. Болховитинова.  Стихи  этого автора – всегда правда, не придуманная, но выстраданная. Объективно существующая реальность, применительно к которой  сосредоточиться на банальном  «нравится – не нравится» – мелковато будет, да и не совсем корректно; субъективизм  всегда уязвим.  

Сборник, о котором речь – по сути, избранное. Он объединил стихи, публиковавшиеся ранее в книгах Светланы (тогда еще просто Ляшовой – без жизненно важной «добавки» Долинская), и сочинения, прежде читателю незнакомые. Есть, стало быть,  возможность сравнить  то, что было, с тем, что стало. И убедиться: поэт Ляшова-Долинская, при всей своей больной заземленности – планета, живущая по космическим законам…

На российском санскрите

В наше лукавое  время  писать честные стихи невероятно трудно. Соблазнов – даже на лексическом уровне – куча: используй трендовые перлы новояза – уже прослывешь оригиналом.  Многие так и делают, выдавая на-гора ловкие тексты, в которых не только почва и судьба не дышат – ни единой «живинки»  не сыщешь. А тут, при абсолютном, если не принципиальном языковом консерватизме – никакой позы, никакого гримасничанья, никаких заемных приемов. Слова, переживания, чувства – как на духу…

 «Такие потрясающие откровения напишет только человек, владеющий каким-то невероятным знанием всего, и не навеянным книгами, а родившимся вместе с  ним… Ваши стихи – это же российский санскрит!..»

Помещенные в книгу строки из письма читательницы, юриста Любови Константиновой, красноречивее любого умного предисловия. Хотя насчет санскрита я бы поостереглась: что он  в сравнении с  великим и могучим?  А  вот по поводу «потрясающих откровений» – абсолютно солидарна: Светлана Ляшова – автор чистый, «обнаженный», доверяющий читателю, как самой себе. Заручившись этой, запредельной порой доверительностью она, человек мудрый и прозорливый, не боится показаться недальновидной  простушкой,  попадающей в жизненные тупики.

На мякине воробья провели,–

Привели туда, где в рост ковыли…

То ли клином, то ль фатой – журавли,

Да кукушки счет годам повели.

Да вороною прокаркал рассвет,

Да сорокою разнес на весь свет,

Как поверила речам соловья –

На мякине провели воробья.

Сколь ни признается автор в слабости – женской ли, человеческой,  у читателя  не возникает чувства, что он «подслушал» жалобы неудачника, обделенного судьбой. Наоборот: из откровений Ляшовой явствует, что она чрезвычайно  богата – внешне и внутренне. Сострадать такому человеку – да, безусловно, а жалеть… Скорее, впору позавидовать.

В чужом раю набрались кровью ягоды.

«Не ко двору», – пораззвонились недруги.

Там все живут от выгоды до выгоды,

И только я от радуги до радуги.  

 

Отцы и дети

Завидное  качество, не освоенное  многими, опять-таки, современными поэтами: при острой личностной причастности ко всему, о чем пишет, Светлана Ляшова далека от «узко собственнического» сосредоточения на себе, любимой. Она, укрупняя любое переживание и наблюдение, как-то кровно, иначе не скажешь, ответственна за все, что ее окружает. За всех, кто был и остается рядом – и это  необязательно близкие люди.

Канавы да лужи, ухабы да хаты…

Несут хуторяне и веру, и крест.

Старухи озябшие не виноваты,

Что солнце – к закату, что доли – в обрез…

Тема отцов и детей – и вовсе для Ляшовой святая. При том она нисколько ее не педалирует: самым естественным образом, ровным тоном говорит  о вещах, на коих иной автор «оторвался» бы со спекулятивным надрывом.

Село ветровое Тхоревка,

Стеною сирень у крыльца…

Змеей притворилась веревка,

Сгубившая шею отца…

А сколько  у Светланы трепетной благодарности  к тем, кто донес эту жизнь до нее! Раритетное, по нынешним временам, почитание предков – не дань приличиям. А принципиальная  невозможность промолчать о том, что  важно, ценно и дорого.

Свет и тьма – теснейшее соседство,

Линия утечки бытия…

Но вначале – ты, восторг и детство,

Бабушка – заступница моя!

Небо держат легкие молитвы,

Радуги и  детская игра…

Проскрипит студеная калитка

Давнюю мелодию двора.

Особая линия – посвящения дочери, которые также нельзя читать без волнения, сопереживания. Тут, на равных  с безграничной любовью, –  и жертвенность, и покаяние (любому нормальному родителю кажется, что он чего-то ребенку не додал), и терпение, и смирение…

Мое несчастное дитя,

Чья мать то с книгой, то «с приветом».

А на деревне бьется лето

В густых фасолевых сетях.

Дитя, ты не пошло в меня,

Носясь по улице звенящей.

Здесь чтут закон живого дня,

А я живу ненастоящим.

И вот навстречу мне летят

Твои коленки шоколадно.

Мое счастливое дитя,

Ты не пошло в меня. И ладно.

 

Пожизненная радость

Ни в какой, однако, другой теме так не раскрывается женщина-поэт, как в любви. Если, конечно, она ее не идеализирует, не обряжает в кисейные кружева  или, наоборот, не клянет почем зря: чем человек глубже, тем на большие нюансы этого сложного чувства его хватает.

Слышишь, страсть изнутри

В занемогшее тело стучит,

И сгорает душа

На ветру, на юру, на краю!

Я родное ребро

Отыскала в безбожной ночи,

Исступленно целуя

Горячую спину твою.

Именно в любовной  теме автор проявляется во всей своей цельности и – одновременно – противоречивости. И цену себе, крылатой,  знает, и на изъяны, условно говоря, глаза не закрывает – в абсолютной убежденности в том, что любимый с ними или смирится, или справится.

…И нежны соцветья девясила,

И смуглы при яростной луне.

Приезжай. Спаси меня от силы,

Что опять наметилась во мне.

Любовь в согласии  с лучезарными надеждами –  удел примитивных созданий, не способных «нырять» вглубь  явлений и предметов. А содержательные личности, особенно женского пола,  без мучений и терзаний, к сожалению, не живут. Это не их выбор – провидения.

Как с моей наготой тебе спится сегодня в обнимку?

Как с моей немотой на веселом живешь берегу?

О едином крыле полетела б к тебе по суглинку,

По золе, по стерне, а рванусь – не могу, не могу…

Довольствоваться простым и трудным  деревенским бытованием, обладая особым зрением, не рядовым интеллектом и тонкой душевной организацией, не говоря уж о таланте, – счастье  избранных. Способных породнить чувство собственного  достоинства (весьма и весьма у Ляшовой отчетливое) со скромной реальностью  окраинной российской  периферии. Это та самодостаточность, которая отличает творца  от версификатора – и тут, как говорится,  ни прибавить, ни убавить.

Моя пожизненная радость:

Склоняться к малому ростку

И знать – все подлинное рядом

Живет и просится в строку…